Он с детства хотел стать священником и монахом. За веру в Бога его выгнали из советской школы, на месте которой спустя годы он поставил храм. Его избивали сотрудники спецслужб, угрожая сделать инвалидом, но он остался верен Православию. В 18 лет он стал старостой церкви, которую отремонтировал. За время своего священнического пути построил и восстановил десятки храмов и три монастыря, а теперь возглавляет Благовещенскую епархию.
— Владыка, что такое было быть верующим ребенком в советской школе? Что помогало устоять?
— Владыка, что такое было быть верующим ребенком в советской школе? Что помогало устоять?
— Мне суждено было родиться и вырасти в семье, где, несмотря на годы богоборчества, придерживались крепких православных традиций. В доме были иконы. К тому же, общался с родными людьми преклонного возраста, которые когда-то в молодости посещали храм, жили церковной жизнью и смогли сквозь время пронести свою веру. Мои дедушки и бабушки сохранили память о священниках-мучениках, о закрытых церквях. Истории об этом передавались из уст в уста. Вдохновленный такими примерами, я ходил за 30 с лишним километров в ближайший храм в честь Рождества Пресвятой Богородицы в село Краснознаменка, где меня крестили. По рассказам я знал, что в этом храме находится келейная икона Спасителя, принадлежащая священномученику Павлу Гайдаю, которую мне впоследствии и отдали на хранение. Я хранил её 25 лет и передал храму в честь этого священномученика, который построил в моем родном селе.
— В Слове при наречении во епископа Вы сказали, что имели устремление стать монахом с раннего детства? Когда Вы впервые задумались о монашестве?
— Сколько себя помню, хотел стать монахом и священником. Самое тяжелое, что меня не все поддержали в этом устремлении, поскольку тогда это было необычным и сулило неприятности. Мои родители, родные братья, одноклассники, соседи — все были против такого выбора жизненного пути. Им было трудно понять, откуда у меня появились такие настроения. Это выглядело тогда ненормальным. На такого человека смотрели словно на неполноценного, как на урода. Было даже такое, что мою маму хотели лишить родительских прав из-за меня. А самое печальное, что меня лишали права учиться.
— А как произошла главная ВСТРЕЧА в Вашей жизни, которая определила Ваш жизненный путь?
— Это очень интимная тема. Я слишком много видел своими глазами чудес, о которых я не могу никому поведать до времени. Но могу сказать, что этому послужили впечатления о жизни и чудесах, совершенных священномучеником Павлом Гайдаем, канонизированным на Архиерейском соборе 2000 года. Он был духовником нашей семьи. В 20-хгодах ушедшего века он служил в храме вмч. Георгия Победоносца, что в селе Капаклиево, ныне Раздельнянского района Одесской области. Этот подвижник благочестия повторил подвиг праведного Иоанна Кронштадского, жив со своей супругой как брат с сестрой, а по сути, вел монашеский образ жизни. Имел дар прозорливости. Люди получали исцеления не только по его молитвам, но даже прикоснувшись к его рясе. Особенно он был ревностен в вере в период обновленчества. Это сильно раздражало безбожные власти. В результате отец Павел провел в ссылке и лагерях около 10 лет, где его истязали, а в 1937 году был расстрелян. Живые свидетельства об этом дали импульс моим порывам посвятить жизнь Богу. Самые яркие впечатления детства я получал во время встреч с настоящими исповедниками православной веры, которые долгие годы своей жизни провели в ссылках и лагерях. Это были духовные чада священномученика Павла, которые были живыми свидетелями духовной высоты не только его подвигов, но и других новомучеников и исповедников 20 века.
— В том же слове Вы выразили благодарность Блаженнейшему митрополиту Киевскому Владимиру, в Ростовской резиденции которого трудились в молодости. Что Вам больше всего запомнилось из тех лет?
— Более всего меня поразила жертвенность митрополита. Потрясающая жертвенность и неутомимое служение. И это проявлялось не только в богослужениях, но и в умении пожертвовать своим свободным временем ради людей. День и ночь он принимал у себя народ, который шел к нему со своими скорбями и проблемами.
— Чем отличается церковная жизнь на Дальнем Востоке от церковной жизни в Петербурге и Ленинградской области? Какие задачи пришлось решать в первую очередь?
— Не вижу никаких особенных отличий в церковной жизни здесь и в Санкт-Петербурге. Что там, что здесь — нужно работать. Надо идти вперед — выполнять благословения Святейшего Патриарха, постановления Священного Синода, воплощать в жизнь решения Архиерейских соборов. Просто нужно жить интересно. К этому стремятся что жители Ленинградской области, Санкт-Петербурга, что на Дальнем Востоке. У всех есть желание духовного возрождения. Поэтому отличий здесь не может быть никаких. Кроме, разве, климатических условий, которые, так или иначе, сказываются. Ну, и в тоже время, здесь меньше храмов и святынь, а это значит, что нам нужно трудиться больше.
— Планируется ли в епархии миссионерство среди китайцев, работающих на Дальнем Востоке?
— Считаю, что это слишком масштабный проект, к которому нужно приступать после завершения миссионерства среди своих собственных сограждан. Это в первую очередь. Если у нас будет достаточно просвещенных, церковных людей, тогда китайцы, которые приезжают к нам, так или иначе войдут в здоровую воцерковленную среду, что позволит им лучше понять нас и нашу веру.
— Есть ли у Церкви на Дальнем Востоке сложности во взаимоотношениях с обществом, сталкивались ли Вы с проявлениями антицерковных настроений? Насколько активна приходская жизнь по сравнению с Петербургом?
— Здесь замечательные люди, которые встретили меня очень тепло. Но когда я приехал в Благовещенск, то не обнаружил здесь большой активности приходской жизни. Да, есть отдельные люди, которые стараются как-то активничать, что-то делать для Церкви. Но в целом, епархия была не очень активной, безынициативной.
— Что вас сегодня больше всего беспокоит, о чем больше всего волнуетесь?
— О том, что очень мало храмов в нашей епархии, которую я возглавляю. Считаю, что если будут храмы, то будут и прихожане.
— Как создавался Покрово-Тервенический женский монастырь? Сколько было сначала насельниц?
— Все началось с храма мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии, преобразованного из старинного флигеля усадьбы графа Воронцова в Санкт-Петербурге. При храме начали образовываться сестричества. Людей, пожелавших посвятить себя Богу, оказалось не так мало. Поэтому мы решили найти место под подворье. Так постепенно из небольшого подворья общины в с. Тервеничи вырос полноценный женский монастырь. Более того, этот монастырь дал монахинь еще двум женским обителям: Введено-Оятскому монастырю Ленинградской области и монастырю «Всех скорбящих Радосте» в с. Белка Одесской области Украины. Сегодня только в Покрово-Тервенической обители около 40 насельниц.
— Чьей идеей было чудом уцелевший флигель семьи Воронцовых не просто восстановить, но преобразовать в храм? Тогда было трудное время — церковная жизнь только возрождалась. Сегодня назначили бы Вы начинающим монахам такое послушание?
— Для меня это было нетрудным делом, поскольку я вырос в том крае, где не сохранились храмы и было очень много молитвенных домов. Поэтому начинать с молитвенного дома — это было естественной ситуацией, когда у тебя нет таких средств и других возможностей. Что касается заброшенного флигеля графа Воронцова, то он по своей архитектуре был очень похож на православный храм в стиле классицизма. В этом плане, его было несложно переоборудовать под церковное строение. И если бы мне встретился искренний, горящий, жертвенный монах, то я бы с удовольствием назначил бы такому подобное послушание.
— Вы восстанавливали Александро-Свирский монастырь по благословению митрополита Владимира — в каком он был состоянии тогда?
— Можно сказать, что не было никакого состояния. Только полуразрушенные стены без крыш и окон. Жуткие развалины. В одном из зданий, некогда известного монастыря, располагалась психиатрическая лечебница областного значения, в которой пациенты находились в ужасных условиях. Для них пришлось построить новую современную больницу благодаря помощи властей региона и меценатов.
— С 2002 года Вы руководили строительством храма в своем родном селе под Одессой…
— Исполнилась мечта детства — построить храм в родном селе.
— Судя по тому, что Белка — село, до революции там был храм. Когда его уничтожили? Троицкий храм построен на том же месте?
— В Белке не было своего храма. А теперь там их три — один сельский и два в женском монастыре «Всех скорбящих Радосте». Троицкий храм был построен на месте моей бывшей школы, из которой меня выгнали за то, что я был верующий.
Интересная история связана с этой школой. Тогда мне не дали даже справки об образовании, что я закончил 8 классов. Когда я пытался коснуться документов, то оказалось, что в школьном табеле были вырваны листы, касающиеся моей биографии. Как будто бы я там никогда не учился. Мне пришлось заканчивать обучение в вечерней школе г. Одессы при ПТУ. Между учебой я пытался где-то подрабатывать, потому что меня могли тогда посадить за тунеядство. В женской обители построено две церкви: в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радосте» и в честь священномученика Павла Гайдая.
— Наверное, с таким опытом восстановления храмов и монастырей легче было приступить к архиерейскому служению?
— Меня с детства учили трудиться, поэтому я никак себя иначе не воспринимал по-другому, как только трудиться, восстанавливать, строить на благо Церкви. Например, уже с 18 лет мне довелось выполнять функции приходского старосты, заниматься ремонтом храма. Первый храм, в котором я трудился, был в честь Покрова Пресвятой Богородицы, располагался под Одессой на станции Дачное. Я там был пономарем, алтарником, псаломщиком, строителем и всем, чем надо.
— Один мужской и два женских монастыря — наверное, много для такой небольшой по численности епархии, или есть ресурсы для открытия новых монастырей?
— Считаю, что взгляд на монастырскую жизнь должен заключаться не в количестве, а в качестве. Хотя для Благовещенской епархии три монастыря, может быть, и мало, поскольку вся духовная жизнь держится на монашестве. И монастырь из 10–15 насельников может быть настоящей жизнеспособной обителью. Думаю, что мы придем к хорошему уровню амурских монастырей, пусть немногочисленных по количеству, но качественных.
Немного личных вопросов
— В чем Ваша самая большая радость?
— С детства эта радость заключалась в том, что я — верующий. И сегодня я безгранично благодарен Богу, что имею веру и могу оглянуться на свою прошлую жизнь без сожаления.
— Чему самому главному Вы научились от родителей?
— Может это громко будет сказано, но — это трудиться и стремиться к доброте душевной.
— Была ли когда-то ваша жизнь в опасности? Повлияло ли это как-то на вас?
— В своей жизни я перенес множество опасностей, катастрофических случаев, но из всех неприятностей выбирался благодаря молитве и помощи Божией. C детства меня, как человека верующего, пытались «вразумлять» различными способами: и избивали, и угрожали. Но я выходил из этих ситуаций просто чудесным образом и видел в этом промысл Божий и заступничество Божией Матери.
— К какой книге или автору вы возвращаетесь чаще всего?
— Ну, в первую очередь для меня это Священное Писание. Также люблю читать святых отцов. Из художественной литературы — люблю Чехова и Лескова.
— Что бы вы хотели рассказать — донести всем людям?
— Что на свете есть Бог и Божия Матерь. Чтобы везде и во всем был Бог и на первом месте, тогда все будет на своих местах.
— В какой момент Вы чувствовали, что опускаются руки, и нет сил бороться дальше? И как вышли из такого состояния?
— Слава Богу, что у меня таких состояний никогда не было. Бывают другие состояния, когда не хватает физического здоровья, когда сильно утомляешься.
— Как Вы боролись с теплохладностью и окамененным нечувствием? Как возгревать в себе веру, когда все становится скучным и обыденным?
— Признаюсь, что у меня не бывает ощущения обыденности и скуки. Я стараюсь жить очень активно и интересно, что иногда сказывается на здоровье. У меня немножко не такая работа, чтобы страдать теплохладностью. Нас учили: работать, так работать; отдыхать, так отдыхать; молиться, так молиться; любить, так любить.
— В чем главная проблема священников сегодня, и на что вы более всего обращаете внимание пастырей? А мирян — в чем главная проблема?
— Это — слабая вера. Причем это проблема как духовенства, так и мирян. Или это твердая вера, горение и дела или элементарная теплохладность, которая сегодня не должна никак приветствоваться в Церкви. В наше непростое и, можно сказать, решающее время нужны люди дела, а не умники, которые сами ничего не делают и другим не дают. Поражает, почему некоторые люди не спешат жить в вере и интересно.
— А главная сила современного христианина — в чем она?
— Главная сила — только в вере.
— В Слове при наречении во епископа Вы сказали, что имели устремление стать монахом с раннего детства? Когда Вы впервые задумались о монашестве?
— Сколько себя помню, хотел стать монахом и священником. Самое тяжелое, что меня не все поддержали в этом устремлении, поскольку тогда это было необычным и сулило неприятности. Мои родители, родные братья, одноклассники, соседи — все были против такого выбора жизненного пути. Им было трудно понять, откуда у меня появились такие настроения. Это выглядело тогда ненормальным. На такого человека смотрели словно на неполноценного, как на урода. Было даже такое, что мою маму хотели лишить родительских прав из-за меня. А самое печальное, что меня лишали права учиться.
— А как произошла главная ВСТРЕЧА в Вашей жизни, которая определила Ваш жизненный путь?
— Это очень интимная тема. Я слишком много видел своими глазами чудес, о которых я не могу никому поведать до времени. Но могу сказать, что этому послужили впечатления о жизни и чудесах, совершенных священномучеником Павлом Гайдаем, канонизированным на Архиерейском соборе 2000 года. Он был духовником нашей семьи. В 20-хгодах ушедшего века он служил в храме вмч. Георгия Победоносца, что в селе Капаклиево, ныне Раздельнянского района Одесской области. Этот подвижник благочестия повторил подвиг праведного Иоанна Кронштадского, жив со своей супругой как брат с сестрой, а по сути, вел монашеский образ жизни. Имел дар прозорливости. Люди получали исцеления не только по его молитвам, но даже прикоснувшись к его рясе. Особенно он был ревностен в вере в период обновленчества. Это сильно раздражало безбожные власти. В результате отец Павел провел в ссылке и лагерях около 10 лет, где его истязали, а в 1937 году был расстрелян. Живые свидетельства об этом дали импульс моим порывам посвятить жизнь Богу. Самые яркие впечатления детства я получал во время встреч с настоящими исповедниками православной веры, которые долгие годы своей жизни провели в ссылках и лагерях. Это были духовные чада священномученика Павла, которые были живыми свидетелями духовной высоты не только его подвигов, но и других новомучеников и исповедников 20 века.
— В том же слове Вы выразили благодарность Блаженнейшему митрополиту Киевскому Владимиру, в Ростовской резиденции которого трудились в молодости. Что Вам больше всего запомнилось из тех лет?
— Более всего меня поразила жертвенность митрополита. Потрясающая жертвенность и неутомимое служение. И это проявлялось не только в богослужениях, но и в умении пожертвовать своим свободным временем ради людей. День и ночь он принимал у себя народ, который шел к нему со своими скорбями и проблемами.
— Чем отличается церковная жизнь на Дальнем Востоке от церковной жизни в Петербурге и Ленинградской области? Какие задачи пришлось решать в первую очередь?
— Не вижу никаких особенных отличий в церковной жизни здесь и в Санкт-Петербурге. Что там, что здесь — нужно работать. Надо идти вперед — выполнять благословения Святейшего Патриарха, постановления Священного Синода, воплощать в жизнь решения Архиерейских соборов. Просто нужно жить интересно. К этому стремятся что жители Ленинградской области, Санкт-Петербурга, что на Дальнем Востоке. У всех есть желание духовного возрождения. Поэтому отличий здесь не может быть никаких. Кроме, разве, климатических условий, которые, так или иначе, сказываются. Ну, и в тоже время, здесь меньше храмов и святынь, а это значит, что нам нужно трудиться больше.
— Планируется ли в епархии миссионерство среди китайцев, работающих на Дальнем Востоке?
— Считаю, что это слишком масштабный проект, к которому нужно приступать после завершения миссионерства среди своих собственных сограждан. Это в первую очередь. Если у нас будет достаточно просвещенных, церковных людей, тогда китайцы, которые приезжают к нам, так или иначе войдут в здоровую воцерковленную среду, что позволит им лучше понять нас и нашу веру.
— Есть ли у Церкви на Дальнем Востоке сложности во взаимоотношениях с обществом, сталкивались ли Вы с проявлениями антицерковных настроений? Насколько активна приходская жизнь по сравнению с Петербургом?
— Здесь замечательные люди, которые встретили меня очень тепло. Но когда я приехал в Благовещенск, то не обнаружил здесь большой активности приходской жизни. Да, есть отдельные люди, которые стараются как-то активничать, что-то делать для Церкви. Но в целом, епархия была не очень активной, безынициативной.
— Что вас сегодня больше всего беспокоит, о чем больше всего волнуетесь?
— О том, что очень мало храмов в нашей епархии, которую я возглавляю. Считаю, что если будут храмы, то будут и прихожане.
— Как создавался Покрово-Тервенический женский монастырь? Сколько было сначала насельниц?
— Все началось с храма мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии, преобразованного из старинного флигеля усадьбы графа Воронцова в Санкт-Петербурге. При храме начали образовываться сестричества. Людей, пожелавших посвятить себя Богу, оказалось не так мало. Поэтому мы решили найти место под подворье. Так постепенно из небольшого подворья общины в с. Тервеничи вырос полноценный женский монастырь. Более того, этот монастырь дал монахинь еще двум женским обителям: Введено-Оятскому монастырю Ленинградской области и монастырю «Всех скорбящих Радосте» в с. Белка Одесской области Украины. Сегодня только в Покрово-Тервенической обители около 40 насельниц.
— Чьей идеей было чудом уцелевший флигель семьи Воронцовых не просто восстановить, но преобразовать в храм? Тогда было трудное время — церковная жизнь только возрождалась. Сегодня назначили бы Вы начинающим монахам такое послушание?
— Для меня это было нетрудным делом, поскольку я вырос в том крае, где не сохранились храмы и было очень много молитвенных домов. Поэтому начинать с молитвенного дома — это было естественной ситуацией, когда у тебя нет таких средств и других возможностей. Что касается заброшенного флигеля графа Воронцова, то он по своей архитектуре был очень похож на православный храм в стиле классицизма. В этом плане, его было несложно переоборудовать под церковное строение. И если бы мне встретился искренний, горящий, жертвенный монах, то я бы с удовольствием назначил бы такому подобное послушание.
— Вы восстанавливали Александро-Свирский монастырь по благословению митрополита Владимира — в каком он был состоянии тогда?
— Можно сказать, что не было никакого состояния. Только полуразрушенные стены без крыш и окон. Жуткие развалины. В одном из зданий, некогда известного монастыря, располагалась психиатрическая лечебница областного значения, в которой пациенты находились в ужасных условиях. Для них пришлось построить новую современную больницу благодаря помощи властей региона и меценатов.
— С 2002 года Вы руководили строительством храма в своем родном селе под Одессой…
— Исполнилась мечта детства — построить храм в родном селе.
— Судя по тому, что Белка — село, до революции там был храм. Когда его уничтожили? Троицкий храм построен на том же месте?
— В Белке не было своего храма. А теперь там их три — один сельский и два в женском монастыре «Всех скорбящих Радосте». Троицкий храм был построен на месте моей бывшей школы, из которой меня выгнали за то, что я был верующий.
Интересная история связана с этой школой. Тогда мне не дали даже справки об образовании, что я закончил 8 классов. Когда я пытался коснуться документов, то оказалось, что в школьном табеле были вырваны листы, касающиеся моей биографии. Как будто бы я там никогда не учился. Мне пришлось заканчивать обучение в вечерней школе г. Одессы при ПТУ. Между учебой я пытался где-то подрабатывать, потому что меня могли тогда посадить за тунеядство. В женской обители построено две церкви: в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радосте» и в честь священномученика Павла Гайдая.
— Наверное, с таким опытом восстановления храмов и монастырей легче было приступить к архиерейскому служению?
— Меня с детства учили трудиться, поэтому я никак себя иначе не воспринимал по-другому, как только трудиться, восстанавливать, строить на благо Церкви. Например, уже с 18 лет мне довелось выполнять функции приходского старосты, заниматься ремонтом храма. Первый храм, в котором я трудился, был в честь Покрова Пресвятой Богородицы, располагался под Одессой на станции Дачное. Я там был пономарем, алтарником, псаломщиком, строителем и всем, чем надо.
— Один мужской и два женских монастыря — наверное, много для такой небольшой по численности епархии, или есть ресурсы для открытия новых монастырей?
— Считаю, что взгляд на монастырскую жизнь должен заключаться не в количестве, а в качестве. Хотя для Благовещенской епархии три монастыря, может быть, и мало, поскольку вся духовная жизнь держится на монашестве. И монастырь из 10–15 насельников может быть настоящей жизнеспособной обителью. Думаю, что мы придем к хорошему уровню амурских монастырей, пусть немногочисленных по количеству, но качественных.
Немного личных вопросов
— В чем Ваша самая большая радость?
— С детства эта радость заключалась в том, что я — верующий. И сегодня я безгранично благодарен Богу, что имею веру и могу оглянуться на свою прошлую жизнь без сожаления.
— Чему самому главному Вы научились от родителей?
— Может это громко будет сказано, но — это трудиться и стремиться к доброте душевной.
— Была ли когда-то ваша жизнь в опасности? Повлияло ли это как-то на вас?
— В своей жизни я перенес множество опасностей, катастрофических случаев, но из всех неприятностей выбирался благодаря молитве и помощи Божией. C детства меня, как человека верующего, пытались «вразумлять» различными способами: и избивали, и угрожали. Но я выходил из этих ситуаций просто чудесным образом и видел в этом промысл Божий и заступничество Божией Матери.
— К какой книге или автору вы возвращаетесь чаще всего?
— Ну, в первую очередь для меня это Священное Писание. Также люблю читать святых отцов. Из художественной литературы — люблю Чехова и Лескова.
— Что бы вы хотели рассказать — донести всем людям?
— Что на свете есть Бог и Божия Матерь. Чтобы везде и во всем был Бог и на первом месте, тогда все будет на своих местах.
— В какой момент Вы чувствовали, что опускаются руки, и нет сил бороться дальше? И как вышли из такого состояния?
— Слава Богу, что у меня таких состояний никогда не было. Бывают другие состояния, когда не хватает физического здоровья, когда сильно утомляешься.
— Как Вы боролись с теплохладностью и окамененным нечувствием? Как возгревать в себе веру, когда все становится скучным и обыденным?
— Признаюсь, что у меня не бывает ощущения обыденности и скуки. Я стараюсь жить очень активно и интересно, что иногда сказывается на здоровье. У меня немножко не такая работа, чтобы страдать теплохладностью. Нас учили: работать, так работать; отдыхать, так отдыхать; молиться, так молиться; любить, так любить.
— В чем главная проблема священников сегодня, и на что вы более всего обращаете внимание пастырей? А мирян — в чем главная проблема?
— Это — слабая вера. Причем это проблема как духовенства, так и мирян. Или это твердая вера, горение и дела или элементарная теплохладность, которая сегодня не должна никак приветствоваться в Церкви. В наше непростое и, можно сказать, решающее время нужны люди дела, а не умники, которые сами ничего не делают и другим не дают. Поражает, почему некоторые люди не спешат жить в вере и интересно.
— А главная сила современного христианина — в чем она?
— Главная сила — только в вере.
Комментариев нет:
Отправить комментарий